И понеслись волнения и страсти...

Часть 9

Проходят дни, недели, месяцы; прошёл уже год со дня последней записи в этой тетради, идёт следующий, а «всё руке недостаёт отваги, // чтобы пробиться к белизне бумаги // сквозь воздух, затвердевший над столом»[1]. И дело совсем не в отсутствии времени – его всегда было в обрез. Дело в том, что со мной произошло что-то невероятное, по правде говоря, случилась беда, я оказалась на краю пропасти, и нет рядом ни куста, ни соломинки, за которые можно было бы ухватиться. И некому поплакаться, и никакой возможности попробовать разобраться во всём, выговориться… Слова, обыкновенные простые слова, чтобы поразмыслить в дневнике, чтобы облегчить душу, так эти слова прос-таки не даются мне, бегут от меня, разлетаются в разные стороны, а я немею и как бы даже стесняюсь призывать их, соединять друг с дружкой, добиваться от них уступки.

Надо бы, надо бы, просто необходимо собраться с духом, да всё не с руки. Вот только стихи и спасают. Весь год пишу и пишу, и моя старинная папка, которая живёт в тайнике письменного стола, значительно увеличилась в объёме. А ещё, случается, пишу вирши – опусы ли, бредни ли – не знаю, право, как их назвать поточней, так вот они срываются сами прямо с моих уст, выпархивают впопыхах, ненароком, такие, по правде сказать, совсем неуклюжие, небрежные, косноязыкие… Но, тайные мои, мои болезные, я уверена: вы неподсудны…

И вот что мне сию минуту приходит в голову: вы-то и подможете мне, я не буду ни о чём, что произошло в этом году, повествовать в дневнике, не буду ни сокрушаться ни по какому поводу, ни горевать, ни анализировать. И поскольку вам, опусы мои, мои бредни, всё равно не место в той тайной папке «Стихи – стихи», то давайте-ка я перепишу вас сюда, в дневник, и при прочтении этого, когда бы то ни было, всё будет, всё окажется в высшей степени откровенно, живо и понятно, и не нарушится связь предыдущего с последующим.

И вот с чего начинаю, с чего началось:

 

Ни крика, ни вздоха.

И губы сжаты.

Мне плохо, мне плохо

– Сама виновата.

 

Ничто не обходится

Запросто, даром.

– Потом кто-то молится,

Кто-то рыдает…

 

А мне за слабости

И прегрешения

Господь посылает

Опустошение…

 

Сломлена воля.

Движения скованы.

Не чувствую боли,

Не чувствую холода.

 

Скорее забыться…

Скорее, скорее!

Не шевелиться

И только грезить…

 

И снами заполнить

Все клетки, все поры,

Чтобы не помнить

Возню, разговоры…

 

Как мы

            невлюблённые

Иль

            разлюбившие,

Ненакалённые

Или остывшие,

 

Как мы от бессилия

Просто и быстро

Топтали, гасили

Чудесные искры

 

Влеченья, блаженства,

Доверия, нежности…

От несовершенства

И от небрежности…

 

И прятались в норы,

Трусливо прятались,

И были затворы,

Но не было святости,

 

И оба мы,

                        вместе,

Мы вместе сфальшивили.

Испортили песню –

Другой не сложили,

 

И стали запальчивой

Плоти

            мишенью.

– Я даже не плачу

В изнеможенье…

 

Мне плохо. Мне страшно.

И так нестерпимо,

Что это, вчерашнее,

Непоправимо…

 

А это покаянное, пессимистическое:

 

Я изменила тебе осенью.

Вокруг кружили листья жёлтые.

В ладонях

                        оттиски бессилия

Беспомощно разжатых рук…

 

Я изменила тебе осенью.

И, словно музыка прощальная,

Звучал прибой ветвей немолкнущий,

И перехватывало дух.

 

Ленивым абажурным пламенем

Дома горели в отдалении…

И мне казалось:

                                    наши тени

На судорожных стёклах пляшут.

 

Мне было холодно и страшно…

 

А где-то волны разбивались

На мелкие седые брызги,

И гибли пылкие надежды,

И ожиданья, и мечты.

 

Дождь моросил слепящей пылью,

Не обещая больше ярости…

Сверканье торопливых молний

Осталось где-то позади

И стало летом прошлогодним.

 

Я изменила тебе осенью,

Когда размытые дороги,

Не призывая к горизонту,

Устало стыли в берегах…

 

Я изменила тебе осенью,

Чтоб не забыть за зиму долгую,

Как мне однажды

снилось солнце

В твоих забившихся зрачках.

 

Теперь длиннющее, аналитическое и совсем безнадёжное:

 

Надо мною бушует эпоха,

Озорует и тешится власть…

Хорошо это всё или плохо?

– Я не знаю, но мне наплевать…

 

О! Гораздо труднее задачу

Мне сегодня решить предстоит:

Мы – любовники… Что это значит?

Что в себе это слово таит?

 

Это звучное, странное слово

Мне так трудно произносить –

Слишком зыбко оно, слишком ново

И далёко от слово любить…

 

Я не знала его, вчерашняя,

Целомудренная и сильная.

Это символ чего-то страшного,

Что засасывает, как трясина…

 

На поверхность всплывают слабости,

Там дремавшие где-то глубо́ко:

Любопытство, кокетство, тщеславие –

Компоненты греха и порока…

 

Да, любовники… Трезвые люди.

– От себя не уйти и не спрятаться.

Мы, наверное, скоро забудем

О волненье, о духе, о святости…

 

И, встречаясь по-деловому,

Будем так же страстям предаваться…

Каждодневный, обыденный омут

– В нём надежды, мечты растворятся…

 

И останутся только потребности

И реальное их воплощение,

Как дары унизительной трезвости,

Плоти дьявольской искушение.

 

Мы к тому же по вкусу друг другу.

Разве мало? О! Разве не хватит

Для того, чтоб предать супружество

И принять друг от друга объятья?!

 

А ещё – у меня есть кроха –

Средоточие чистоты.

О! Как мне перед нею плохо!

Понимаешь ли? Слышишь ли ты?

 

У неё завитушки тёплые

И ладошки наперебой…

– Час назад я была распростёртой

В этой комнате перед тобой…

 

Час назад – чудодействие по́прано:

Разделение тела и духа…

Виноваты мы оба, мы по́ровну,

Это грехопадение двух…

 

И при этом я всё понимаю,

Ничего в этом нету ужасного,

Ничего в этом нет ненормального:

Биотоки – всё просто и ясно.

 

Но ведь это меня и печалит,

Не даёт мне ни сна, ни покоя –

Наша близость

     случайна, случайна!

Мы друг друга не любим с тобою…

 

Хорошо нам бывает. Мгновение

Осветит нас однажды, и – нету!

Так случайное столкновение

Двух явлений или предметов

 

Принимает красивые формы

И какое-то время длится…

А потом

     тяготеет к норме,

И становится быта частицей,

 

И становится шагом неверным,

Бесконечной тоской и мучением –

Жизнь пуста без любви и без веры,

И поверхностно, бегло общение.

 

Ты – любовник. А я – любовница.

Не любовь это, что-то около…

Только помнится, помнится, помнится,

Как печальная песня далёкая…

 

Я однажды была с любимым,

Это было как чудо, как праздник.

Несказанно…. Неповторимо…

Это было прекрасно и праведно.

 

Я не помню ни слов, ни движений

– Всё слила и вместила минута.

В чём секрет моего откровения?!

Как стряхнуть удавалось мне путы?!

 

И какое раскрепощение

Я тогда получала в награду!

Понимания

                        предвосхищением

Были лёгкость, свобода и радость.

 

Я забыла приметы, предметы…

Помню только их обаяние.

Как в весеннем лесу рассветы,

Так волнуют воспоминания…

 

А реальное кануло в вечность,

Вознеся меня и возвысив…

– Я молчу. На исходе вечер.

Ты спокоен. Тебе привычно…

 

Это всё для тебя – потребности,

Так, насущное, плотское дело.

Нету места ни пылу, ни ревности?

– Так зато есть желанное тело…

 

Мы любовники. Что это значит?

О! На вещи смотреть надо проще –

Все понятия переиначить,

Переправить названья и прозвища,

 

И привыкнуть к житейским символам,

И умерить свои капризы,

И забыть о полётах, порывах,

И – решиться на компромиссы.

 

Юность кончилась. И святыни

Вместе с нею канули в прошлое…

Я любовница просто отныне,

И не надо придумывать бо́льшего.

 

И, наконец, сорвавшееся с уст в добрый час:

 

Пришло это всё нежданно,

Негаданно, невзначай…

И вот теперь –

до свидания,

А если всерьёз, –

то прощай!

 

Спасибо тебе, спасибо

За всё, что было красивого,

Что было меж нами доброго,

Но…

            ждёт человек меня дома,

 

И приходить не могу я

К нему в твоих поцелуях…

Они у меня на коже,

И на одежде тоже,

И светятся в волосах,

Когда возвращаюсь впотьмах…

 

Когда-то мы были с ним мо́лоды,

И без треволнений – ни дня…

А нынче унылы и хо́лодны.

– Такой недостаток огня!

 

…Как мало на свете красивого,

Ушло – и не повторить…

И я подчинилась порыву,

Хотела его продлить,

 

Хотела забыться, расслабиться,

Не думать, не рассуждать…

…Как мало на свете ласковых,

Как трудно от них бежать!

 

И в этот сверкающий омут

Влекло меня вниз головой…

– Но больно, как больно другому,

Он рядом, он всё ещё мой!

 

…Как мало на свете хорошего!

Как хочется оснований

Для нежности,

пусть даже крошечной,

Для пыла

и для ликований.

 

…Но я и с тобой одинока

И по́нята буду едва ли.

На главное – ни намёка,

А всё остальное – детали.

 

И жду не дождусь я третьего,

В тебе жду его черты.

А он –

            на другой планете,

А он –

            это вовсе не ты.

 

И потому

            до свидания!

А если всерьёз, –

                                    то прощай!

Останутся воспоминания:

Когда-нибудь, невзначай,

 

В каком-нибудь дальнем местечке,

Укрыв одеялом лицо,

Услышишь мои словечки

И голос с чуть-чуть хрипотцой…

 

И я, как неясное нечто,

Вспомню когда-нибудь

Тот звёздный, тот странный вечер,

Весь белый, как Млечный Путь…

 

И выпавшие из кипы

Реальных, действительных дней

Мгновенья

живые,

искристые

Столпятся в душе моей,

 

И обратятся в дыхание,

И жаром меня обдадут…

Большие воспоминания

Маленьких

наших

минут…

 

Но только сейчас

ухожу я,

Свиданий не назначай…

Из твоего поцелуя

Я вырвалась, невзначай,

 

И для того лишь разве,

Чтоб наша с тобою тоска

Не стала обыденной связью,

Волнующей только слегка,

 

Не стала бы вереницей

Полунаполненных встреч…

Тому, что сверкнуло зарницей,

Предписано

                        умереть.

 

А вот и заключительное, прощальное, с эпиграфом:

Прильни и отдайся,

И дальше беги…

Фёдор Сологуб

Я тебе отдалась…

Ты прими это просто, как чудо,

Так, как берег берёт приношенье бегущей волны…

Тайны страсти, любви, и соблазна, и блуда

Для разгадки необычайно трудны.

 

Я тебе отдалась…

Неожиданно, просто, случайно…

Будто вдруг услыхала могучий неведомый клич.

Тайны близости, тайны влеченья, желанья

Не постичь нам с тобой, не постичь.

 

Я тебе отдалась…

В вечность кануло это мгновенье.

Нам его не догнать. Постарайся не помнить о нём.

Я сейчас допишу это странное стихотворенье,

И забуду сама. Будем живы и дальше пойдём.

 

 

Я иду с работы, никакая, захожу в магазин, потом иду с двумя тяжеленными сумками домой. Однако что это? Кого я вижу там, около своего подъезда… Не может быть, чтобы ОН! Это невозможно! Мерещится, что ли?

Но тем не менее это всё-таки ОН. На фоне вечереющего неба и белизны панелей моей новенькой пятиэтажки чётко вырисовывается ЕГО тёмная фигура, ни на чью не похожая и родная.

У меня замерла душа. Останавливаюсь. ОН увидел меня издалека и сразу быстро направился в мою сторону. Подходит. Берёт сумки, и мы идём мимо моего дома и ещё целого ряда точно таких же домов. Чуть подальше от наших новостроек, в одном из старых дворов, находим какую-то замшелую лавочку и садимся. Молчим. Я не смотрю на НЕГО. ОН берёт двумя ладонями, осторожно, мою голову и поворачивает лицом к себе.

– Слава Богу, жива и здорова. Только очень бледная.

– Просто устала… Как ты узнал этот адрес?

– По Мосгорсправке. Ты не представляешь, как я рад тебя видеть. И всё-таки, что случилось? Как бесконечно долго ты не давала знать о себе… Почему?

В ЕГО голосе сразу и радость, и тревога, и тщательно подавляемая горечь, и даже укоризна. Но я нисколько не обижаюсь. Я смотрю на НЕГО и думаю, что нет и никогда не было, по-моему, ничего на всём свете, что я бы могла сравнить с ЕГО лицом, глазами, с большой коротко стриженной головой, с этими длинными руками, которые когда-то казались мне немного несуразными, а теперь кажутся настоящими, мужскими, сильными. Да, и ещё голос, этот удивительный голос, в котором для меня кроется столько нюансов, столько звонов, созвучий, тоно́в и полутонов. И пусть даже сейчас в нём есть горечь и слышится упрёк – ничего страшного. Мы ведь так уже давно знакомы, я тем временем успела, кажется, даже немного повзрослеть…

И вслед за этими мыслями в моей голове проносится ещё одна, важная, о том, что за эти несколько мгновений с НИМ я бы отдала весь прошедший год с его открытиями и страстями, взлётами и падениями… Да чего уж там, всю свою теперешнюю, так и не наладившуюся семейную жизнь, ну кроме девочки, дочки, конечно. За эти несколько мгновений…

Я долго молчу. И долго смотрю на НЕГО, рассматриваю давно знакомые, мелкие морщинки у глаз, линию подбородка, короткий ёжик волос… Смотрю жадно, горячо и, мне хочется сказать это банальное, во все глаза.

ОН, кажется, немного смутился, что-то понял, да нет же, скорее почувствовал. Обнял меня.

Ну нет, только не это. Не сейчас и не здесь.

– Знаешь, как это ни странно прозвучит, – я перевела дыхание, сделала паузу, хотела найти ещё какие-то слова, не нашла… Продолжаю:

– Знаешь, мне совершенно необходимо домой…

– Я могу донести сумки?

Мы медленно бредём назад. Вот уже мой дом и мой четвёртый подъезд. Здесь, конечно, медлить нельзя.

– Телефона у вас, разумеется, ещё нет…

И вдруг, неожиданно горячо и быстро:

– Милая, отпросись завтра пораньше, придумай что-то… Я буду ждать тебя с трёх часов у входа в Ярославский вокзал, под часами. Ну сделай же что-нибудь…

ОН ещё продолжает говорить, но я уже ничего не слышу. В моём мозгу тикает ЕГО давнишний, прерывистый, жаркий шепот в бассейне: «Ну иди же сюда, ко мне, милая…»

И я киваю.

 

 

В комнате царит то, что называется обычно художественным беспорядком. Везде стоят какие-то рулоны, некоторые из них, я думаю, уже написанные полотна, другие пожиже, наверное, холсты, подготовленные к грунтовке. На глубоком узком подоконнике стоит раскрытый натюрмортник. Повсюду к стенам прижались рамы и подрамники, на полу – множество банок и баночек с красками, отдельно в небольшом деревянном глубоконьком корытце – тюбики тоже с красками. К мебели, которой совсем немного, тут и там прикреплены большие и поменьше листы с набросками, рисунками, какими-то схемами, записями. У одной из стен симпатичный самодельный стеллаж, весь заставленный без какой-нибудь системы множеством интересных вещей, среди которых глаз сразу выхватывает старинную икону (нету поблизости нашего Дионисия, он вмиг бы определил время написания и автора письма). Рядом небольшая костяная фигурка Будды, потом несколько бронзовых подсвечников, деревянные лаковые расписные пасхальные яйца на подставочках, много разного размера и разной формы ваз с засохшими розами, несколько пустых бутылок из-под вина, красивых, как-то затейливо вытянутых, наверняка не нашего производства. На самой верхней полке стеллажа два портрета: один женский, не поняла, не рассмотрела; на другом – круглое, смеющееся, справненькое лицо трёх- или четырёхлетнего малыша.

Наверняка на полках что-то было ещё, я не всё прихватила беглым взглядом, рассмотреть поподробнее не довелось. В середине комнаты стоял большой подрамник с натянутым холстом, развёрнутый лицом к окну, понятно, в работе.

Это жильё (или мастерская?) художника Халютина, ЕГО друга. Друга дома нет. А мы приехали на электричке, прошли по подмосковной Перловке и сидим теперь тут, на маленькой кушетке, задвинутой в самый угол комнаты. Наедине в доме мы оказались впервые после той самой нашей первой ночи… Господи, как это было давно!

Сначала мы молчим, и ОН обнимает меня и водит по моим волосам своим милым носом, который вообще-то прямой, но вблизи, я не устаю удивляться, кажется почему-то курносым. При этом ОН втягивает в себя воздух, как будто прихлёбывает его короткими маленькими глоточками.

– Нам нельзя так долго не видеться, я уже начинаю забывать, как пахнут твои волосы. И ещё, как ты втягиваешь в себя свой животик¸ когда сидишь…

– Это чтобы казаться стройней. А то образуется складка. Некрасиво.

– Ну и вовсе нет. Неправдочки. Это кожа, она ложится нормальной правильной складкой. Естественной…

– А под кожей жирок. У меня его больше, чем хотелось бы…

– Ну, значит, пора в бассейн…

Мы оба смеёмся. И не оттого, что действительно так уж смешно, а просто оттого, что нам хорошо.

Я вообще-то очень люблю эти наши дурацкие разговорчики, когда мы оказываемся совсем рядом. Но они размягчают, разнеживают. А я сегодня собираюсь рассказать ЕМУ, что со мною было, что произошло и чего не знает ни одна живая душа на свете. Хочу поведать ЕМУ всё как на духу… Чтобы собраться с мыслями, сосредоточиться, отсаживаюсь на другой конец кушетки.

– Ты пугаешь меня. Отсела вдруг, и лицо стало очень серьёзным.

– Мне нужно кое-что рассказать ТЕБЕ…

– И рассказывай. Только иди поближе.

Я чуточку придвигаюсь. И хочу начать говорить, но чувствую, что всё-таки нет как нет слов, которыми можно вот так просто, как ни в чём ни бывало, что называется, нормально, изложить ЕМУ вслух, что со мной приключилось. Да ещё сидя рядом с НИМ и глядя на НЕГО. Нет уж, смотреть на НЕГО не стану…

И я, опустив глаза, в ужасе, коряво, но, слава Богу, коротко выбухиваю самую суть и начинаю без всякого предупреждения читать стихи, то есть нет, не стихи, а те самые мои вирши, аналитические, пессимистические, покаянные…

Ффу, всё позади. Что будет, то будет…

А было вот что. С ЕГО стороны последовала совершенно неожиданная реакция, показавшаяся мне сначала обидной, а потом, по правде сказать, даже немного успокоившая.

Глаза я на НЕГО подняла, когда уже находилась в ЕГО руках. ОН крепко прижимал меня к себе и шептал на ухо:

– Как это вам удалось? И главное, где? Я так долго ничего не мог придумать… Я не решался… Мы с тобой очень похожи, оба глупые. Нам важны всякие тонкости и нюансы, мы всё усложняем… Ей-богу, я завидую этому парню... Ну-ну, только не обижаться, это я так…

– Ну зачем ты так? —  Я слегка отстраняюсь от НЕГО. – Это всё совсем не просто. Вот видишь, всё как бы кончилось, а я до сих пор не могу прийти в себя. Если бы я знала, что ты так… я бы…

– Дурочка! Милая моя дурочка, – ОН берёт мои руки в свои, – пальцы холодные какие… – Подносит мои руки к своему лицу и начинает греть их тёплым дыханием. Потом продолжает:

– Ну зачем ты всё драматизируешь? Подумай только, тебе же было хорошо, ну допустим, даже какое-то недолгое время, но вы друг другу нравились, у вас было чувство…

– Нет, нет, – я вспыхиваю, – это не чувство, это совсем, совсем другое, не любовь…

– Но у вас было влечение, увлечение, радость… – ОН говорит медленно, спокойно и серьёзно, ЕГО голос попадает в меня, начинает во мне жить, я затихаю и понимаю, усваиваю значение слов, даже тех, которые ОН не договаривает.

– А вот сейчас ты испытываешь разочарование, угрызения совести. А у него недоумение, непонимание, наверное, обида. Он чувствует себя оскорблённым. Это всё тоже чувства.

Всё так же бережно держа мои руки в своих, ОН слегка придвигается ко мне. Я набираю воздуха в лёгкие и потихонечку выпускаю его – мне нечего сказать, нечего возразить. Я обескуражена. Молчу. ОН продолжает:

– А ты, ты вышла из всего этого более сильной, ты сейчас этого не понимаешь, потом поймёшь. Ты стала настоящей женщиной, у тебя теперь есть опыт. А была ты женщина-ребёнок, очень хороший, ты же знаешь, что я на самом деле так думаю, но всё-таки ребёнок. Ты прочитала уйму прекрасных книжек и учебников, но согласись: лучший учебник – жизнь. А в жизни, – ОН отпускает меня, – а в жизни у взрослых людей случается по-разному. Кто может знать наверняка, что хорошо, что плохо. Будущее всё расставит по своим местам. Вот только я точно знаю одно: в том, что у тебя произошло, нет ничего ужасного, трагического, и поэтому нельзя и не надо так мучиться. Знаешь, как у тебя билось сердце, когда я тебя обнял – оно выскакивало.

– А теперь не выскакивает? – это я чуть-чуть оттаяла и пытаюсь шутить.

– Гораздо меньше… А ещё я хотел сказать о стихах…

– О стихах не нужно, – я снова воспаляюсь, – они просто вынеслись из меня, такие бесформенные, непричёсанные, неуклюжие, без всякой отделки… Ну их.

– Но в них столько тебя. Твоей почти детской аналитики, гипертрофированного чувства вины. Твоя открытость правде, боли. Твой максимализм. А последнее стихотворение так неожиданно, так свежо…

– Но я прошу, пожалуйста, не надо о стихах. Я бы ни за что не прочла их ТЕБЕ, я никому никогда читать их не собиралась. Понимаешь, я просто использовала их, это был такой момент, чтобы не искать, не возиться со словами, чтобы скорее вовлечь ТЕБЯ в свою орбиту...

– Ну и вовлекла ведь…

– Подожди, подожди, я о другом, – не унимаюсь. – Меня убивает, что я одновременно обманула мужа и предала ТЕБЯ. Получается какая-то двойная измена… Ужасно.

– Но ты не изменила себе. И, похоже, тебе это не грозит. И это главное.

Нет, нет, думаю я, перечитав эти последние странички дневника, главное то, что ТЫ нашёл меня вчера, и хотя не было дня за этот прошедший год, чтобы я не думала о ТЕБЕ, но в сложившейся ситуации я бы не решилась сделать первый шаг навстречу. И ещё главное, что мы были с ТОБОЙ сегодня в этой странной, но очень милой комнате наедине, что так долго не возвращался откуда-то Халютин, что ТЫ говорил то, что думал и чувствовал, и обнимал меня при этом. И у меня не было ни на одну секунду «одиночества вдвоём»[2], потому что ТЫ не то чтобы жалел и даже не то чтобы понимал меня, ТЫ меня мне объяснял. И так терпеливо, так мягко гасил мои извержения, мои взрывчики, как уже возникшие, так и только готовые возникнуть.

Стоп! А ТЫ сам-то как? Ведь в этой милой комнате, где мы были с ТОБОЙ наедине, вовсе не произошло того, что могло и даже должно было произойти… Каково было ТЕБЕ, ведь ТЫ же наверняка о чём-то договаривался со своим Халютиным и шёл в его мастерскую не просто так, а на свидание, на любовное свидание со мной. И, может быть, наверное, надеялся, что нам удастся преодолеть наконец черту, так бесконечно долго разделявшую и сейчас ещё разделяющую нас. И что же? Понянчился со мной, поврачевал меня – и пошёл провожать. И ни единым мускулом лица, не говоря уж о каком-нибудь слове или движении, не выдал ТЫ своего желания, нетерпения или разочарования. А я, терявшая голову не только от ТВОЕГО прикосновения, но зачастую просто при звуке ТВОЕГО голоса, была, как назло, на удивление, на редкость холодна и неотзывчива – так не на шутку занята собой…

Милый мой, это такое долгожданное наше с ТОБОЙ свидание, теперь, я знаю точно, произойдёт обязательно и несмотря ни на что. Потерпи. Подожди. Сейчас я не могу сказать когда. Но скоро.

 

Назад 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 Вперед

 


[1] Ахмадулина Б. Ночь. //Ахмадулина Б. Избранное. Стихотворения. Поэмы. Эссе. Переводы. – М-Спб.: Олимп, Астрель, 2009

[2] Ахматова А. Я пью за разоренный дом.//Ахматова А. Сероглазый король. – М.: Эксмо-пресс, 2006