Часть IV
Финк и 50 бутылок токайского
Красный фургон неожиданно останавливается в одной из деревушек. Финк спрыгнул из люка вниз, вместе с другими выбирается из фургона. Кругом идёт невероятная кутерьма: всюду машины, слышатся крики, по улице мечутся солдаты, всё отчетливее доносятся пулемётные очереди.
Вышедшие из фургона солдаты двинулись вперёд по деревенской улице. Их ведёт офицер. Файнхальс идёт позади Финка. Тот, согнувшись, тащит свой тяжёлый чемодан, а сам такого маленького роста, что приклад его винтовки волочится по земле. Пристегнув вещевой мешок к поясу и широко зашагав, Файнхальс догоняет Финка:
– Слушай, мы всю дорогу ехали вместе, а так и не познакомились. Файнхальс.
– Финк.
– Давай помогу. А что там у тебя в чемодане?
– Вино.
– А-а-а, – протянул Файнхальс понимающе.
– Это для моего начальника, Гинцлера.
– Какого ещё Гинцлера?
– Он начальник большого госпиталя в Линце, на Дунае, а я там служу буфетчиком. Вот он и послал меня в Токай, за настоящим токайским.
– В такое время? Он что, ненормальный, твой начальник?
– Да нет... Он просто любит побаловать себя токайским. Настоящим токайским. Себя и своих друзей. А я знаю толк в вине. Я из виноделов. Был хозяином погребка до войны. Вот меня и послали. В Токае я раздобыл целых пятьдесят бутылок. Настоящего… А это сейчас и в Токае мудрено. Но не для меня. Я не спутаю.
– Пятьдесят бутылок? Да ты рехнулся, что ли? Брось! Не потащишь же ты на передовую чемодан с вином?!
– Нет, нет… Это невозможно… Мне и так пришлось целую корзину бросить в Сентдёрди, на вокзале. Я там и оглянуться не успел, как меня вместе с другими прямо с поезда загнали в мебельный фургон.
От усталости унтер-офицер едва передвигал ноги, его шатало. Поэтому, когда Файнхальс взялся за ручку чемодана, Финк благодарно закивал головой.
– У, черт, тяжеленный, – возмутился Файнхальс. – И охота тебе...
Пулемёт справа прекратил огонь.
– Теперь деревню обстреливают русские танки. Я знаком с ними… Да брось ты эту штуку, – не унимается Файнхальс, – не сходи с ума…
Позади затрещали расщепленные балки, забегали огневые блики и мягко осветили грязную, изрытую воронками улицу. Позади них загорелся дом. Лейтенант, шедший впереди, вдруг остановился и крикнул, обращаясь к Финку и Файнхальсу:
– Эй вы, двое, постойте здесь, вон возле того дома…
Файнхальс и Финк подошли к дому, на который указал лейтенант. Финк приткнулся у стены и уселся на свой чемодан. Файнхальс продолжал увещевать его:
– Да брось ты всё это. Чувствую я, что здесь дело дерьмо… Не до вина теперь, и даже не до настоящего токайского. Остаться бы живу…
– Да нет же… Я и так очень рискую опоздать… Сегодня четверг?
– Пожалуй, уже пятница. Светает…
– Ну вот, а я должен был привезти токайское в воскресенье к вечеру. Мы ведь в фургоне ехали на юг? Да? Я могу теперь и не добраться до Гинцлера вовремя…
– Так тем более.
– Нет, нельзя. Я буду стараться и надеяться. Гинцлер очень щепетильный человек… Ну, как это говорится, в вопросах чести… Наверное, он дал слово своему собутыльнику, фон Брессену… И даже, может быть, час назначил… Я думаю, что Брессен и подбил его на эту затею… Или между ними пари… Полковник Брессен, между прочим, мерзопакостный…
– Да я вижу, они оба хороши…
Тем временем вернулся лейтенант.
– Вы оба пойдёте за мной, – коротко сказал он. – И нам ещё надо прихватить с собой фаустпатроны.
Лейтенант быстро, не оглядываясь, зашагал вперёд. Файнхальс и Финк заторопились, чтобы поспеть за ним. Финк подхватил свой чемодан, Файнхальс, неодобрительно покачав головой, тоже взялся за ручку. Они идут быстро, изо всех сил стараясь не отстать от лейтенанта. За домом они свернули направо и узким проулком, мимо плетней и огородов, вышли за околицу села. Дальше тянулись поля. Впереди было тихо, но за спиной у них то и дело рвались снаряды – танк всё ещё обстреливал деревню. Грохот доносился и слева – батарея била теперь примерно туда, куда они направлялись.
– Ложись! – крикнул вдруг Файнхальс и бросился на землю. Чемодан вывалился у них из рук. Послышался звон стекла. Лейтенант тоже припал к земле. Впереди рвались мины, они ложились густо, осколки свистели в воздухе, градом ударялись в стены домов. Несколько крупных осколков, жужжа, проносятся совсем близко от них.
– Перебежка! – громко кричит лейтенант. – Вперёд!
– Минутку! – изо всей мочи орёт Файнхальс. Он сжимается в комок – он слышит совсем рядом тонкий посвист снаряда: он угодил в чемодан Финка. Раздаётся чудовищный треск. Сорванная крышка с диким свистом пролетает над ними и ударяется о дерево метрах в двадцати. В воздухе кружатся осколки стекла, похожие на стаю обезумевших птиц. В затылок Файнхальсу брызнуло вино. Он испуганно пригибается к земле. Следующего залпа он не слышит, снаряд разрывается впереди, на лугу, раскинувшемся за небольшим холмом. Стог сена, чёрным силуэтом высившийся на фоне багровых отсветов орудийного огня, вдруг развалился, задымил: изнутри его, словно факелы, высоко взметнулись языки пламени. Лейтенант подполз к Файнхальсу:
– Что тут случилось? Похоже, дело дрянь…
– Вино у него в чемодане было, – шепотом отвечает Файнхальс. – Эй, послушай, – негромко окликает он Финка.
Тёмная скрюченная фигура возле чемодана не шелохнулась.
– Чёрт возьми! – тихо говорит лейтенант. – Неужели?...
Файнхальс проползает два шага, отделявшие его от Финка. Ткнувшись головой о его сапог, он подтягивается на локтях ещё ближе. Они находятся в узкой, словно ущелье, ложбинке. Свет от горящего стога не проникает сюда, но весь луг впереди охвачен ярким заревом.
– Послушай, – тихо зовет Файнхальс.
Его руки натыкаются на стеклянные осколки, он быстро одёргивает их и начинает осторожно ощупывать Финка с ног до головы.
– Эй, отзовись, друг, – снова окликает он Финка, но тот не отвечает.
– Ну что? – спрашивает подползший ближе лейтенант. Файнхальс продолжает ещё некоторое время ощупывать Финка, потом отдёргивает руку, всю в крови, и говорит:
– Это уже не вино… Кажется, мертв. Большая рана на спине хлещет кровью. Фонарик у вас есть?
– Есть. Вы думаете…
– Может, вытащим его на луг?
– Подумать только, – говорит лейтенант, – целый чемодан вина. – Зачем оно только ему понадобилось?
– Для столовой. Он служил буфетчиком.
Пригнувшись, Файнхальс и лейтенант переходят через дорогу, потом взбираются по травянистому откосу на луг и укладывают Финка лицом вниз. Спина его почернела от крови. Файнхальс осторожно поворачивает Финка и разглядывает его лицо. Взволнованно шепчет:
– А ведь я на самом деле впервые вижу это лицо. В фургоне-то была темь… какое нежное, тонкое… От пота ещё влажное, а волосы ко лбу прилипли… Бог ты мой! Его ударило спереди, в грудь. Осколок с кулак величиной.
– В грудь? Не в спину? – переспрашивает лейтенант.
– В грудь. Он, видно, стоял на коленях около своего чемодана.
– На коленях?
– Ну да. Он и в автобусе то и дело копошился в этом проклятом чемодане. Проверял, наверное, пересчитывал бутылки… Боялся не довезти. Такой беспокойный…
– Заберите у него солдатскую книжку и опознавательный жетон!
Файнхальс расстегивает окровавленную гимнастерку Финка и осторожно ощупывает его шею, пока рука не обнаруживает кусок жести. Солдатскую книжку находит сразу, она в левом нагрудном кармане.
– Надо же, не намокла…
– Подумать только, – раздаётся за спиной Файнхальса голос лейтенанта, – чемодан и сейчас ещё очень тяжёлый. – Он волочёт чемодан через дорогу и, ухватив за ремень, и винтовку Финка. – Вы всё взяли? Тогда пошли дальше.
Лейтенант приподнимает чемодан за край, тянет его за собой. Когда они выбираются из ложбинки, шепчет Файнхальсу:
– Держитесь левей! И чемодан подталкивайте!
Он ползёт вперёд по невысокому откосу, Файнхальс ползёт следом, медленно подталкивая чемодан. У ограды, которая пересекает им путь, они встают на ноги и оглядываются. От горящей копны идёт яркий свет. Теперь они могут видеть друг друга. На мгновение их взгляды встречаются.
– Файнхальс, - негромко отрекомендовался Файнхальс.
– Брехт! Должен сознаться, что зверски хочу пить. – Лейтенант склоняется над чемоданом, оттаскивает его в сторону, туда, где трава погуще, и осторожно опрокидывает. Тихонько звякнуло и задребезжало стекло.
– Вот дела! Токайское! – удивлённо говорит он, поднимая уцелевшую пузатую бутылочку.
– Да уж настоящее токайское… – сквозь зубы цедит Файнхальс.
Этикетка, влажная от крови и пролитого вина, расползается под рукой Брехта. Файнхальс смотрит, как лейтенант осторожно вынимает из чемодана куски стекла.
– Смотрите, несколько бутылок всё-таки уцелело, – говорит Брехт и, вынув из кармана перочинный нож, откупоривает одну бутылку. Медленно пьет.
– Чудо вино! Хотите?
– Спасибо. Оно слишком сладкое для меня.
– Слышите, Файнхальс? Это русские миномёты снова ожили. Но на этот раз, кажется, они перенесли огонь в глубину деревни…
Брехт с нескрываемым удовольствием осушает бутылку до дна и швыряет её в овраг.
– А вот теперь застрекотал наш пулемёт. Слава Богу, а то я думал, что нашим уже крышка.
Сверху копна полыхала ярким пламенем, хотя нижний её слой только тлел. Сыпались искры.
– Вы мне кажетесь человеком разумным, – вдруг, как бы ни с того ни с сего, произнес слегка захмелевший Брехт. Файнхальс промолчал. – Да, да… И, стало быть, понимаете, - продолжал лейтенант, откупоривая вторую бутылку, – что всё это – дерьмо… Вся эта война…
– Да, – подтвердил Файнхальс, – война препохабная. – Налегающий на токайское лейтенант и частые пулемётные очереди совсем близко начинали раздражать его.
– Вы давно в пехоте? – поинтересовался Брехт.
– Да, – ответил Файнхальс, – четыре года.
– Нет, подумать только, – воскликнул лейтенант, – нелепость какая! Я-то ведь летчик-истребитель. Два года учился, недавно закончил училище. И всё это только для того, чтобы сейчас я рыл носом землю в пехоте, в которой я ровным счётом ничего не смыслю. – Он снова приложился к бутылке. – Одним словом дерьмо всё это.
– Где у вас стоит пулемёт? – переводит разговор Файнхальс.
– Вон там, где кончается каменная ограда. За стеной. Тут усадьба. А пулемёт я поставил позади дома.
Оба прислушиваются. Пулемёт даёт ещё несколько коротких отрывистых очередей и умолкает. В ответ строчит русский пулемёт. Слышны винтовочные выстрелы, а потом немецкий и русский пулемёты строчат одновременно.
– Дерьмо всё это, - продолжает серьёзно рассуждать Брехт. – Ещё два дня тому назад мы были в двадцати километрах отсюда, а кругом все твердят, что мы не отступаем. Как там в уставе нашем: немецкий солдат не сдаёт занятых позиций, он стоит насмерть – или что-то в этом роде… Но кто этому верит? Мы же не слепые и не глухие, ни вы, ни я… Что же будет дальше?
– Придётся драпать, – отозвался Файнхальс.
– Вот именно – драпать! Превосходно! – негромко рассмеялся лейтенант. – В нашем добром старом прусском уставе есть пробел – в боевой подготовке не предусмотрено отступление. Вот и приходится осваивать его на практике. Наверное, наш устав единственный в мире, в котором ничего не говорится об отступлении, а только об активной обороне… Ну что ж, пойдёмте на эту распрекрасную войну, то есть активно обороняться. Только русских сейчас никакой активной обороной не остановишь… Господи, и дотащил же сюда вино этот бедолага, – добавил, минуту помолчав, Брехт, снова как бы ни с того ни с сего.
Он опустошил вторую бутылку и её отшвырнул в овраг. Две оставшиеся засунул в карман.
Файнхальс побрел за лейтенантом. Обогнув ограду, они услышали топот бегущих им навстречу людей. Люди были уже совсем близко. Лейтенант отскочил назад, за угол, взял наизготовку автомат и шепнул Файнхальсу:
– Чёрт! Придётся и впрямь воевать!
Топот приближается. Слышно, что люди за стеной уже не бегут, а перешли на шаг.
– Чепуха, – говорит Файнхальс, – это не русские. Зачем бы русским понадобилось бежать и так шумно топать…
Лейтенант молчит. Он очень напряжён. Файнхальс видит, что он дрожит.
– Да бросьте вы… Это же ваши, ну… наши солдаты…
Шаги слышатся уже совсем рядом. Бежавшие огибают ограду. И хотя по очертаниям касок ясно, что это немцы, лейтенант всё же кричит:
– Стой! Пароль!
Люди остановились и сбились в кучу.
– Танненберг! – произнёс кто-то.
– Черт бы вас подрал! – выругался лейтенант. – Что вас сюда принесло? Скорей за ограду! Выставить наблюдателя на углу!
Солдаты расселись на траве. Их было человек шесть-семь. Файнхальс присоединился к ним.
– Есть вино, - сказал лейтенант, слегка смягчившись. Достал бутылку и отдал солдатам:
– Поделитесь… А теперь, фельдфебель, что там случилось? Что вас сюда принесло? – Брехт говорит озабоченно и несколько раздражённо.
– Да это чёрт знает, что такое, на самом деле, – в темноте у фельдфебеля блеснули на груди кресты. – Лейтенант, слева и справа нас уже обошли. Ведь не станете же вы доказывать, что здесь, именно здесь, в этой паршивой усадьбе, где стоит наш пулемёт, надо держать фронт?..
– Но надо же где-то держать фронт?!
– Но не на этих же ста пятидесяти метрах. Причём с нестроевыми и только что выписавшимися из госпиталя… Фронт на протяжении многих сот километров давно уже катится назад. Ведь вы же всё это знаете, лейтенант? Кстати, маленький Генцке ранен, сквозная рана… Генцке! – негромко окликает фельдфебель. – Где ты там?
Тонкая фигура отделяется от стены.
– Ладно, – говорит лейтенант, – вы пойдёте обратно. Файнхальс, идите с ним. Перевязочный пункт разместился там, где стоит наш автобус. Доложите командиру, что пулемёт я перенес метров на тридцать назад. И заодно прихватите фаустпатроны.
– Вы тоже в мебельном фургоне приехали? – обращается фельдфебель к Файнхальсу.
– Да.
– Как и мы, значит…
– Ступайте! – командует Брехт. – Ступайте! Файнхальс, солдатскую книжку отдайте командиру…
– Убит кто-нибудь? – интересуется фельдфебель.
– Ну да, да, – нетерпеливо бросает лейтенант. – Идите же.
В это время слева на шоссе, ведущем в деревню, раздаются беспорядочная стрельба и крики. Со стороны оврага послышался оклик:
– Эй! Кто там? Пароль?
– Танненберг! – отозвался лейтенант.
– Это группа Брехта?
– Да!
– Отходите! Всем немедленно отходить в деревню! Сбор на главной улице, у мебельного фургона.
Красный мебельный фургон уже почти полон. Файнхальс не спеша поднимается в кузов, прислоняется спиной к борту, пытается заснуть.
Голос Файнхальса за кадром
Милая моя Илона! Я так соскучился по тебе …Вот уже несколько часов у меня не было возможности ни подумать о тебе, ни помолиться…Я попал в такую передрягу… Только что, буквально в двух шагах от меня, в одного человека угодил снаряд. Нет, нет, не в бою… так, случайность. А он был такой коротконогий. Маленький, худощавый… Ужасно нелепый. И трогательный при этом, безвредный… Одно мгновение – и нет его, бедняги. Очень горько за него… Да и за всех нас, за тебя, за меня… Всех жаль…
Сейчас на шоссе началась какая-то дикая пальба. Она кажется мне до смешного ненужной. Это стреляют, скорее всего, немецкие танки, прикрывая наше отступление. Только стреляют они без толку. Да и вообще в этой войне слишком часто и подолгу стреляют без толку. «Дерьмо вся эта война», – говорит тут один Брехт…
Милая моя, я, кажется, на этот раз могу заснуть. С момента нашего расставания я ещё ни разу не спал. Я думал о тебе, слышал, как ты говоришь со мной, как иногда сбиваешься и замолкаешь от смущения. И видел, как твоя нежнейшая кожа заливается тогда румянцем… И сам что-то говорил и говорил… Я грезил… Я чувствовал тебя совсем близко и боялся, что если засну по-настоящему, то всё рассеется, прервется наша связь… Но сейчас я, кажется, всё-таки засыпаю… но не надолго, милая моя, девочка моя, моя желанная, моя жена… Господи, спаси и сохрани Илону!
Файнхальс с чувством перекрестился.
– Ах, да, – говорит он вдруг обеспокоенно, как бы вспомнив, что-то важное и неотложное. Вынимает из кармана солдатскую книжку. Читает: «Финк. Густав. Унтер-офицер. Гражданская профессия трактирщик. Местожительство – Гайдесгайм.»
– Гайдесгайм?! – почти вскрикивает Файнхальс. Так ведь это же в трех километрах от Вайдесгайма, в котором я родился! В котором отцовский дом и мои родители… Надо же! – Файнхальс заметно оживился – Ну да, в трех километрах от моих родных мест есть трактир с коричневой вывеской, что-то вроде: «Винный погребок Финка. Основан в 1710 году.» Я отлично помню его. Отлично. Правда, ни разу не заглядывал, хотя мимо проезжал много-много раз, и туда, и обратно… Вот как бывает… Надо же!
Дверца мебельного фургона захлопнулась перед носом Файнхальса, и машина тронулась в путь.
| Назад | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | Вперед |
