Стихи о разном разных лет
СОДЕРЖАНИЕ:
- Грустно о новогодней ёлке
- Вообще о грусти
- Не подлежит сомненью что любил
- До свидания
- О быть собой
- Гневное
- И пьяный тот рабочий человек
- Когда б постылая свобода…
- Прощаюсь с главной темой
- Полыхни неподкупная правда
- Ещё зима
Грустно о новогодней ёлке
Год кончается. Сумерки. Детство.
Ветер дует, порывистый, колкий.
И везде, просто некуда деться,
Люди с ёлками,
ёлками,
ёлками…
И не внемля укорам, уколам,
И по множеству лифтов и лестниц,
Мы все вместе в объятья балконов
Волокли своих свеженьких пленниц…
Очень хочется радости детям.
– И однажды, в назначенный срок,
К ним нагрянет из леса чудесница,
Робко встанет в один уголок…
Ёлка просто… Да много ли проку в ней?
– Много.
Вот появляется фея,
Распустив золотые локоны,
Забрела поболтать Лорелея.
А навстречу ей Золушка с мачехой –
Помирились и праздника ждут.
Здесь Дюймовочки, Мальчики-с-пальчики,
И Царевна воскресшая тут
И с самой Шамаханской Царицей
Говорит обо всём, без утайки…
И Снегурка сверкает жар-птицей,
И хохочет, и вовсе не тает,
Обнимает Ивана-царевича…
И в чаду чепухи, небылиц
Зажигает волшебные свечи
Рассудительный Маленький Принц.
……………
Вот уж дети свернулись клубочками,
Погасили взрослые свет.
– Ёлка
медленно
плачет
ночью…
На холодный
паркет
Сыплются слёзы зелёные,
Слёзы–иголочки.
Где-то,
в снежных пелёнках,
Живые ёлочки…
– И из шумного праздника,
От детей и чудес,
Ёлке,
как это ни странно,
Очень хочется в лес…
Ей бы воздуха белого
Нацедила луна…
– Но лежит, порыжелая,
На задворках она
Среди мусора, стёкол,
Перекошенных ящиков.
…Как уныло и блёкло!
Только ветер навязчивый
То и дело поддразнивает
Из-за
угла:
«Ёлка, по-омнишь,
на пра-а-зднике
Ты краси-и-вой была…
А теперь вот ты гру-у-стная,
А краси-и-вой была-а…»
Ёлка тоненько хрустнула
И… умерла.
1963
Вообще о грусти
Сыплются снежинки
Медленно и блёстко…
Зимним светом жидким
Снег у ног оплёскан.
И неровной грудью
Город ровно дышит.
Почему-то грустно
На земле притихшей…
Фонари, как люстры,
В плавном белом танце…
– Я пойду на людную,
На большую станцию,
Рядышком с лоточницей
Молчаливо встану,
С носовым платочком
Грусть свою достану.
…Мороженого, семечек,
Из стекляшек бусы
Люди просят встречные.
– А вам не надо грусти?
Капельку. Немножко.
Для прилива чувств…
Вы простите, можно,
Я вас поучу:
«Грусть, переживания
Не гоните прочь.
Эти
состояния
Могут вам помочь…
Не решат проблемы,
Ублажат
едва ли…
– Но есть другие темы,
Темы для печали,
Для волненья духа
В жизни быстротечной…
– Ни пера, ни пуха вам,
Люди мои встречные…»
Только мне не внемлют
Люди.
Незадача…
Снег валúт на землю,
Я тихонько плачу.
И неровной грудью
Город ровно дышит.
Почему-то грустно
На земле притихшей…
1963
Не подлежит сомненью что любил*
Ещё жива старушка Лиля Брик.
Она была Его мольба и трепет…
Замёрзла. Съёжилась. Уткнулась в воротник
И слушает
мальчишек пылкий лепет…
И вместе с ними медленно бредет
По улицам. Спокойная. Погасшая.
И если вдруг она сейчас умрёт,
То это ей
не больно и не страшно…
Прошло иль не было? Где провести черту?
Как обозначить сходство и различье
Меж ней, сегодняшней,
и прежней Беатриче?
– Неужто Он любил её? Вон ту?
Не подлежит сомненью, что любил.
Поэта
сердце детское
пылало…
Он страсть свою со всеми разделил
И вот… мальчишкам тоже перепало.
1969, 1972
До свидания
Пришло это всё нежданно,
Негаданно… Невзначай.
И вот теперь –
до свидания,
А если всерьёз,
– то прощай!
Спасибо тебе, спасибо
За всё, что было красивого,
Что было меж нами доброго,
Но…
ждёт человек меня дома,
И приходить не могу я
К нему в твоих поцелуях…
Они у меня на коже,
И на одежде тоже,
И светятся в волосах,
Когда возвращаюсь впотьмах…
Так мало на свете красивого,
Ушло – и не повторить...
И я подчинилась порыву,
Хотела его продлить,
Хотела забыться, расслабиться,
Не думать, не рассуждать…
Как мало на свете ласковых,
Как трудно от них бежать!
И в этот сверкающий омут
Влекло меня вниз головой.
– Но больно, как больно другому!
Он рядом, он всё ещё мой…
Когда-то мы были мόлоды,
И без треволнений – ни дня…
А нынче унылы и хόлодны.
– Такой недостаток огня!
Как мало на свете хорошего!
Как хочется оснований
Для нежности,
пусть даже крошечной,
для пыла
и для ликований.
…………
Но я и с тобой одинока
И понята буду едва ли.
На главное – ни намёка,
А всё остальное – детали.
И жду – не дождусь я третьего,
В тебе жду его черты.
А он
на другой планете,
А он –
это вовсе не ты.
И потому
до свидания!
А если всерьёз, –
то прощай!
Останутся воспоминания:
Когда-нибудь, невзначай,
В каком-нибудь дальнем местечке,
Укрыв одеялом лицо,
Услышишь мои словечки
И голос с чуть-чуть хрипотцой…
И я, как неясное нечто,
Вспомню когда-нибудь
Тот звёздный, тот странный вечер,
Весь белый, как Млечный путь…
И выпавшие из кипы
Реальных, действительных дней
Мгновенья
живые,
искристые
Столпятся в душе моей.
И обратятся в дыхание,
И жаром меня обдадут…
Большие воспоминания
Маленьких
наших
минут.
Но только сейчас
ухожу я –
Настала минута та.
Из твоего поцелуя
Я вырвалась неспроста
И для того лишь разве,
Чтоб наша с тобою тоска
Не стала обыденной связью,
Волнующей только слегка,
Не стала бы вереницей
Полунаполненных встреч…
Тому, что сверкнуло зарницей,
Предписано
умереть.
1965
О быть собой
…Я только подражать себе могу,
Слова ссыпая вяло на страницы.
Так тень моя неслышная ложится
И след на ослепительно снегу.
Я говорю совсем не те слова
И вкладываю в них не то значенье.
Посыл не тот.
И самоотреченье
Они являют, прозвучав едва.
Они обречены на пустоту,
Рассудочность, длинноты, безразличье…
Унылых, вязких слов косноязычье
Болит во мне.
И мне невмоготу.
О быть собой, – в самой себе и вне!
…А весь балласт глухих фальшивых звуков
Преодолеть
как боль,
как стыд,
как муку…
Презреть, забыть, оставить в стороне.
1966
Гневное
Твоя измена так страшна,
Так вероломна, беспричинна.
– Как долго я была одна!
Как я ждала тебя, Мужчина!
А ты шёл рядом, но вблизи
Лица постичь я не сумела,
Побыть отважной захотела
И – выкупалась же в грязи!
…А всё не больше, чем подвох.
Безделица. Не стоит слова.
Но если
это
будет снова,
То пусть меня накажет Бог!
И если я разворовать,
Похерить чувство, плюнуть в душу,
Отдам тебе себя, не струшу,
Чтоб тешиться, озоровать,
– То мне тогда гореть в огне,
Лишиться разума и воли,
Если смутить себя позволю
Изменнику и сатане…
И если вспыхну, может статься,
Смягчившись просто – не любя.
… Бесчестьем было знать тебя,
Позором,
срамом,
святотатством.
– А впрочем, ты здесь ни при чём,
И самому тебе несладко.
И, может быть, всему разгадка:
Ты просто
Божьим был бичом.
И как ты сам наказан! Как
Твоя душа, твоя пустыня,
В которой ни тогда, ни ныне
Ни света нету, ни святыни,
– Мертва и проклята, земляк!
Я тороплюсь с тобой расстаться.
Не медли. Вот тебе порог.
… О, пусть меня карает Бог,
Если возлюбленной паяца
Я стану впредь когда-нибудь,
Приду к тебе дорогой торной
И если я паду на грудь
Предателя, шута, подонка!
1966
И пьяный тот рабочий человек
А улица гитарами бренчала,
На шум, и плеск, и блеск неистощима…
И только грубо женщина кричала
И, горбясь, мужа пьяного тащила,
Протискивала через толщу толп,
Как вековую свою
бабью
милость.
И, обнимая каждый встречный столб,
То плакала она, то материлась…
А он невозмутимо и послушно
Внимал её стенаниям и брани,
И люди шли домой к себе
с получками,
И радостно о чём-то пело радио…
И над многоголосым этим гомоном
Нависли, заслонив собою свет,
Лицо той бабы, чистое и горькое,
И пьяный тот рабочий человек.
1968
Когда б постылая свобода…
Своих блистательных речей,
В которых столько сути, пыла,
Когда б я не была ничьей,
Я б вовсе не произносила.
Я б отдала самостоятельность
И с нею интеллекта кроху,
Зато бы стала обаятельной
И просто женственной и кроткой…
Я б обошлась без хоровода
Друзей, врагов, учеников,
Когда б постылая свобода
Так лихо, без обиняков,
Как снежный ком или как миф,
Что было прежде ниспровергнув,
Собой в три счета подменив
Традиций и устоев скверну
И объявляя приговор
Феодализму идеалов,
Душе моей наперекор
Победу ни торжествовала…
1996
Прощаюсь с главной темой
Что нас связало? Молодость? Свобода?
Связало. Да!
Всему наперекор,
И недомолвкам, и молве любого рода…
И насмерть связывает до сих пор.
Что это было?
Есть?
А может, будет?
И, может, основное за чертой?
– Но нет! Душа и там не позабудет
Мгновенной, дивной общности земной,
Совместности короткого отрезка:
Благоуханья утренней росы,
Полуденного зноя, бреда, блеска
И умиления вечернего слезы…
1998
...
Я была твоей суженой,
Я измерила все расстоянья
От блаженства до ужаса
И от ужаса до ликованья.
Я была твоей девочкой,
Это было давно и неправда,
Как легко, как доверчиво
Я усвоила тезис бесправья!
Я была твоей тайной,
Я тебе посвящала стихи.
И, встречаясь случайно,
Мы бывали печальны,
Мы бывали тихи…
Я была твоей музой,
И Психеей, и первою встречной.
– И легло это счастье обузой
На мои
беспризорные
плечи…
2001
Полыхни неподкупная правда
Я была школьницей, когда по радиоволнам и со страниц газет на всех нас обрушилась правда об «отце народов». Помню, как меня потрясло жуткое несоответствие между тем, что стало известно о преступлениях Сталина, и тем, что отовсюду на всех ещё смотрели его бесчисленные величественные портреты и скульптуры. На станции метро "Комсомольская", о которой идёт речь в стихотворении, две потолочные ниши с мозаичными изображениями вождя венчали собой монументальный парад русской военной славы, начинавшийся с Александра Невского. Через несколько лет эти ниши затянули чем-то вроде рогожи или сурового полотна, прежде чем на их месте появилась та мозаика, которую можно увидеть сегодня.
На Комсомольской площади
Под тяжёлыми зданиями
Мерно
метро
полощется
С мозаичными сталинами...
И мягкие спины втиснуты
В голубые лихие вагончики,
И в киосках киноартисты
С фотографий над чем-то гогочут...
И в упор, как из револьвера,
Залпом взгляда толпу ошарашивая,
Вырастает из интерьера
Потолка,
потолок разукрашивая,
Подминая и подавляя
Всех и каждого, наперечёт –
"Сталин – наша слава боевая,
Сталин – нашей юности полёт"*…
Как вписали его, поусердствовали,
Среди копий, коней и знамён!
Как же с Невским он браво соседствует!
А Суворову – правнуком он.
Как, красуясь над слякотью буден,
Он вершит свою подлую магию...
– Ну а где же вы были, люди,
Когда я ещё была маленькой?
И когда в заводские ясли
Водила меня мамаша?
И когда повязала я галстук,
Красный
от крови павших...
И пела песенки бодрые,
И парады смотрела пышные,
И готовила себя к подвигам
Так серьёзно и так возвышенно...
И одна на другую недели
Наслаивались
словно
складки...
– Ну а что ж мы все вместе делали?
Вот так же ползли с эскалаторов?
И радели под его боком,
Приплюснутые его ногами,
И его почитали богом,
И ему песнопенья слагали...
И дождались пока он умер,
Законной, старческой смертью.
– А теперь мы такие
умные
И во всём разобраться сумевшие.
...Но не в том,
почему славословили,
Улюлюкали дружно, со рвением,
Принимали любые условия
С небывалым воодушевлением,
То холуйствуя, по безмолвствуя,
Как перчатки, меняя личины...
Люди, может, в метро «Комсомольская»
Мы сегодня выпрямим спины?
И в немом и немолкнущем гуде,
Пошлой логике вопреки,
Может, мы встрепенёмся, люди,
Молодые и старики?!
...Только нет!
Мы боимся сегодня
Не его – так другого, такого же...
И дрожат у нас, бедных, ладони,
И на лицах бледнеет кожа.
И плетёмся мы друг за дружкой
В раззолоченном этом подвале,
И над нами, над лавой потухшей,
Потолочный
зияет
Сталин...
…………
– Полыхни, неподкупная правда,
По опаске,
бездумью,
безволью!
Чтоб на площади голос радио
Содрогался от гнева и боли,
Чтоб раскаянье бередило
Ежечасно умы и души!
Чтобы снова не победила
Злая опухоль малодушья,
Чтобы чтили и пашни и башни,
Память тех безымянных героев,
Тех восставших, без вести пропавших,
Тех расстрелянных, замертво павших
Не на поле ратного боя –
А от чёрной руки доносчиков,
Стукачей,
палачей,
предателей…
И, конечно уж,
не без помощи
Всех безвинных на вид обывателей,
Рассудительных тихих прохожих,
Друг на друга, как братья, похожих,
Уваженья к себе преисполненных…
… Люди, вытравим, уничтожим
Право «жить применительно к подлости*»!
Люди, слышите?!
Но среди плеска
Электричества, мрамора, стали
Слышу я, как по имени, резко,
Окликает
каждого
Сталин…
1960 – 1978
Ещё зима
Ещё природа не проснулась,
Но сквозь редеющего сна
Весну почуяла она…
Федор Тютчев
Ещё зима. И о весне ни строчки.
Заглянем между делом в календарь:
Презрев возню, заминки, проволочки
На днях скончался нынешний январь.
Ещё зима, конечно. И морозом
Пока что никого не удивишь.
И шуб и шапок душная морока.
И шарф на шее. И сосульки с крыш.
Ещё в аллее сада городского
Снежинок шелест, изморози звон,
И, принагнувшись под метелью новой,
Стоит себе заледенелый клён…
Ещё узор на дубе безупречен,
Слепит пушистых хлопьев белизна,
Сквозь иней – ель, застывшая навечно,
В сыпучий снег оправлена сосна.
Ещё зима. Продрогшие синицы.
Покрыты ветки тонкой плёнкой льда.
Салазки, Жучки, и сугроб искрится,
А к ночи – вихрей снежных чехарда.
Речь о весне и не пойдёт, покуда
Зовёт размяться по утрам лыжня,
Пока в пыли снегов, румянца чудо
Легонечко касается меня.
А между тем зима ещё хлопочет
И на кого-то будто бы ворчит,
Хоть нет проталин, нет набухших почек,
И не чернеют на снегу грачи.
Ещё анфас зимы и свеж, и чёток,
И ничего подвоха не сулит.
– Но изнутри бесовская чечётка
Как вскинется вдруг
и… ошеломит.
Альтернативой белой канители
Наружу рвётся замысел весны,
В мозгу теснятся юные затеи
И метят в растревоженные сны…
Что это есть? – Предчувствия… Истома…
Калейдоскоп надежд, желаний, встреч.
– Скорей бежать! Скорее вон из дома!
Чтоб расточать вниманье, ласку, речь…
Навязывать прохожим соучастье,
И вспыхивать, и хорошеть лицом,
И в чьи-то двери робко постучаться,
И вдруг услышать нежное словцо
И… расцвести. Стряхнуть с себя оковы,
Смеяться, петь и раздавать дары…
– Однако, стоп! И о весне ни слова!
Ещё февраль, помедлим до поры.
1991
* Не помню точно, в семьдесят каком году, на одно из собраний нашего литературного объединения была приглашена Лиля Брик. Юные поэты, мальчишки, вели себя так, как будто не Маяковский когда-то, а каждый из них сегодня и всегда был влюблён в неё безумно и страстно. Потом все они, обожая и толпясь вокруг, провожали её по ночной зимней Москве до дому. Я шла за ними немного поодаль и думала о силе искусства.
* Строчки из популярной советской песни 40-50-х гг.
* М.Е. Салтыков-Щедрин, «Либерал». – М.: «Художественная литература», 1974. Собрание сочинений, т. 16.
